3. Тверецкий (Рудий Иванович Матюнин)
		(02.12.1938-22.11.2002) – основатель газеты «Древний Волок» и Альманаха ВИКа, учредитель, издатель и редактор газеты «Древний Волок» (1993-2002) и Альманаха ВИКа (1997-2002), учредитель Вышневолоцкого краеведческого общества им. М.И. Сердюкова, председатель ВКОиС (1998-2002), член Союза журналистов.
	От «вельможи» – к Наполеону. (А.Г. Венецианов как автор сатирических рисунков.)
	Девятнадцать лет назад в честь 200-летия пели дифирамбы родоначальнику русского реализма Алексею Гавриловичу Венецианову. Величали художника, певца крестьянской жизни, протащившего образы Пелагей и Капитошек из тверской глуши в петербургские салоны. Правильно пели. И пусть его "Спящий пастушок" руку на весу держит, а значит, и не спит вовсе, пусть "Жнецы" его лицами окаменели и позы до такой степени манерны, что и в самом деле бабочки на руку могут сесть. Пусть и одежды на крестьянах в пахоте да жатве до того парадны, что оторопь берет. Все равно Алексей Гаврилович велик и славен в реализме.

Только хочется к его мундиру живописца – реалиста добавить еще одну одежку, которую примерил он на заре своей рисовальной карьеры. В юбилей Алексея Гавриловича в этот фрак карикатуриста почти не рядили – требовался прежде всего реалист. А потом и вовсе забыли. Ждать следующего юбилея Венецианова хлопотно и долго, и потому о его пере сатирика поговорим сегодня.

Церковь Казанской Божьей Матери. Летний Собор. Сооружен в 1759-1771 гг. Взорван в 1930-е годы.		Церковь Петра и Павла. Построена в 1797-1813 гг. Взорвана в 1930-е годы.

В.А. Кокорев		Л.М. Бродская		Е.П. Нестерова с детьми на прогулке.		М.В. И Е.П. Нестеровы в окрестностях с. Березки

М.С. Волков		Портрет Н.Н. Манзея		В.А. Беклемишев. 1910. Худ. М.В. Нестеров. ГРМ. Этюд.		Портрет Л.И. Калининой (урожд. Л.И. Щасная) Худ. Н.В. Розанов, 1912 г. ГЭ.

	М.В. Нестеров, И.И. Бродский и другие на скамейке у сарая.		Групповая фотография в Берёзках. Супруги Беклемишевы среди молодёжи. Слева А.М. Васнецов.

	Волковы-Манзей на пристани. Фотография. С. - Петербург, собр. Ю.Г. Епатко.		Этюд церкви Св. Николая в Берёзках. Художник Е.И. Столица

Иллюстрации к статье Ф.Б. Соловьёвой
"Из истории села Берёзки"

	Л.М. Бродская на террасе. И.И. Бродский (конкурсная программа), 1908 г.		Князь А.А. Ширинский-Шихматов с женой и дочерью		Священник Н.А. Синицын со соей семьёй и родственниками (фото передано в Вышневолоцкий краеведческий музей его дочерью Е.Н. Троицкой)

Иллюстрации к статье
"Н.К. Рерих в Тверском крае"

Н.Г. Рерих в студенческие годы.		Н.Г. Рерих (слева) с неизвестным господином. Фото конца 1890 г.

– Венецианов – сатирик? – удивится кто-то.

– Да! И почти первый в России!!!

В России сатира на начало XIX века напрочь отсутствовала. Разве можно к этой шеренге причислить две – три карикатуры, заказанные императрицами Елизаветой Петровной и Екатериной II придворным живописцам в минуты праведного гнева или безудержного хохота! Изобразите, мол, казака, побивающего немца, неугодного священника! Еще, правда, мужички – рисовальщики безоглядно костерили в своих лубочных картинках даже великого Петра ("Как мыши кота погребают, "Шемякин суд"). Но то ж все шуточные штучки! А вот чтоб одна сатира другую рождала – не было.

Заполнить этот вакуум он и приехал в 1802 году в Санкт-Петербург. Нет, поначалу, конечно, не собирался сильно мутить воду столицы. До этого в Москве чертил он три года за пять рублей ассигнациями и просто перевелся в столицу с повышением – зачислен по Лесному департаменту помощником землемера.

Только разве это его дело? К тому времени Алешка наловчился лица изображать довольно способно, и, едва поставил чемодан в комнатах, побежал в "Санкт – Петербургские ведомости" заявить о своих способностях. Объявление выглядело так: "... недавно приехавший сюда живописец Венециано, списывающий предметы с натуры в три часа, живет у Каменного моста в Рижском кофейном доме". Обратите внимание, как романизировал свою фамилию Алексей, припомнив прадеда грека Федора Проко, приехавшего с женой и сыном из Греции в 1730 – 1740 годах в знаменитый потом своим лицеем Нежин. Надеялся, видно, итальянскими звуками прозвища привлечь заказчиков.

И они появились.

Между поездками по землемерным делам, потом службы в канцелярии директора почт Трощинского писал Алексей офицеров лейб-гвардии, чиновников. Сколько он исписал портретов, сказать трудно Но об уверенной руке мастера говорят портреты неизвестного в испанском костюме", М. П. Родзянко, А. И. и А. С. Бибиковых. Все они написаны до того времени, о котором пойдет речь.

А был это 1807 год. Какой бес – западные поветрия или державинские сатиры – попутали художника? Скорее всего, и то, и другое. Но взял Алексей круто. На весь 1808 год объявил подписку на сатирический журнал и клятвенно обещал каждую субботу поставлять подписчикам забавную картинку с подписью.

Объявление об этом в "Санк - Петербургских ведомостях" от 24 декабря 1807 года выглядело так:

"У книгопродавца Ивана Глазунова в книжных его лавках, со­стоящих в Гостином дворе, ... принимается подписка на журналы, издаваемые на 1808 год. <...> 7. Журнал карикатур. Каждую субботу сего журнала будет выходить хорошо гравированный эстамп величиною в лист, с приложением на особом листе изъяснения оного. Цена подписная на весь год, или 52 изображения с объяснением, раскрашенные 20 р., не раскрашенные 15 р." Сумма приличная для того времени.

В салонах и канцеляриях разговоры: "Слышали, Алексей Гавриилов сын надумал рисунком смешить?"

"А что? Как в Европах! Пусть попробует!" – отвечали иные и посылали слуг застолбить подписку на необычный журнал.

Всего за неделю до Нового года художник собрал поболе 800 рублей и, обрадованный, тут же истратил их на бумагу и краски. Если б знал что получится из затеи, конечно, попридержал бы деньгу.

Впрочем, начало было благостным и скучным. Первый лист в субботу 4 января назывался "Аллегорическое изображение двенадцати месяцев" и забавно знакомил с фантазией художника насчет января, февраля и прочих месяцев года. В следующую субботу подписчики получили еще одну зимнюю картинку – "Катание на санях". Ожидавшие от журнала чего-то сногсшибательного, ядовитого, коллеги Венецианова по Канцелярии директора почт комментировали примерно так:

– Ты, Алеша, улыбочками на своих листах отделываешься. А чтоб сатиру тиснуть? Вон, Крылов в "Почте духов" как причесывал! Даже господ!

– Так то — Крылов! Мне до него не достать!

– Ну и что? Он словом разил, а ты карандаш точи. Читал оду Держа­вина "Вельможа"?

– Не.

– Так, почитай. Вот где можно сатиру развернуть.

И Венецианов развернул! На третью неделю нового 1808 года.

Очередной номер журнала карикатур цензор И. Темковский подписал, ничего не подозревая. Первые два пропустил "... Не нашед ничего противного уставу о цензуре" Этот же, на его взгляд, просто оживлял картинкой оду Г. Р. Державина, а значит, повторял уже напечатанное – что ж тут "противного уставу"? Ода же наверняка дюже нравилась цензору.

– Хлестко, хлестко Гавриил Романович об ином начальстве: "Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами, где должно действовать умом, он только хлопает ушами", – декламировал он "Вельможу" издателю Иверсону, выдавая билет на право выпуска в свет очередного номера "Карикатур". Не в бровь, а в глаз!

– Не обиделся бы кто, – покачал головой тот. – уж больно жирен вельможа у Венецианова. А толстых начальников у нас пруд пруди.

– Ничего, перетерпят, – закончил Тимковский. – Может, умерят свой аппетит и жрать поменьше будут.

Книгопродавец Иван Глазунов обрадовался, получив третий лист: "Этот толстячок у меня вмиг разлетится, не то, что "саночки " да "аллегория". Оду Державина только грамотный разумеет, а этот рисуночек всякий увидит и посмеется".

Мысли у стоящих в цепочке выпуска журнала вполне незлобивые и слегка насмешливые. Но не такова оказалась реакция тех, с кого был написан 'Вельможа". Какой же поднялся вой и стон.

– Это же надо такого уродца вообразить! На подушках, понимаете ли, спит с Цирцеею, и дела до посетителей нет... Вранье!

– Смотрите, а в приемной ждут какой-то калека,... вдова с ребенком, старый воин... Так это же из оды Державина! Не сам он придумал - то.

– Ну и что? Державин пишет вельможе: "... борись вновь с бурями, мужайся", а тут лежит на подушках, и вся недолга.

– Верно, верно, – соглашались в салонах незадачливые подписчики на журнал: "Негоже какому-то землемеришке вот так распинаться. Что положено Юпитеру, не положено Петру".

Чиновники рангом поменьше бегали один за другим в лавку Глазунова купить "третий лист". Похохатывая, пытались они угадать, с кого из ведомства писался "Вельможа". В мнениях не сходились.

Тем временем сановники загремели каблуками по этажам и достигли императора. В день выхода "листа 18 января" министр внутренних дел А. Б. Куракин строчил депешу министру просвещения П. В. Завадовскому: "Милостивый государь, граф Петр Васильевич. Получив сведения о издании здесь гак называемою Карикатурного журнала и, признавая оное несвойственным, высочайше указать соизволил издание Карикатурного журнала сего впредь не дозволять". Далее Куракин писал, что император заметил издателю "дарование свое мог бы обратить на гораздо лучший предмет и временем мог бы воспользоваться с большею выгодою", а цензуре, чтоб она "в позволениях на таковые издания была разборчивее".

По счастию депеша грозного министра пошла в субботу, и машина цензуры раскрутилась на полные обороты только через день, 20 января. "Листы" продавались все воскресенье, сохранились и до наших дней. В понедельник же грозные предписания понеслись в Санкт Петербургский учебный округ, в цензурный комитет и, наконец, самому Венецианову. Еще через два дня вспомнили, что листы не стоит продавать в Московском, Дерптском, Виленском, Казанском и Харьковском университетах То есть, практически, на территории всей России. Три из этих сообщений подписаны Тимковским. Странно, что цензор усидел в кресле "бдителя изданий" после столь гневных тирад императора.

Явившись 23 января в 12 часов в цензурный комитет, Алексей Венецианов выслушал наставление о том, что он обязан предоставить все напечатанные, но не проданные экземпляры не только "Вельможи", но и невинных "саночек", изгладить все изображения с медных досок", в том числе и оригинал четвертого номера, допущенного к напечатанию.

Не увидевший свет и не дошедший до нас четвертый лист тоже был иллюстрацией. На этот раз изображался щеголь из "Почты духов" И. А. Крылова под названием "Введение в свет молодого человека". В XVIII веке таких господчиков называли на французский манер "петиметрами". У Ивана Андреевича это подобие обезьяны, взирающей часами в большое зеркало, и говорящей невразумительные слова о прическе, о размере буклей, о лентошном бантике и прочем вздоре. Что-то подобное изобразил и Венецианов.

Грустно Алексею Гавриловичу уничтожать гравировальную доску, печально тащить в цензурный комитет нераспроданные листы, еше горше расставаться навсегда со своим "карикатурным детищем". А самым страшным для него – впору застрелиться, обмануть ожидания полусотни подписчиков, вручивших ему свои деньги за 52 номера, а не за три вышедших.

Убитый горем пошел художник на прием к министру внутренних дел. Князь Алексей Борисович Куракин долго гневался и строго внушал иллюстратору. Тот плакался в жилетку о напрасности обид сановников, об обязательствах перед публикой и клялся не трогать более обидчивую знать, не брать сюжеты из грешной действительности, уйти в мир далеких предков — брать сюжеты исключительно из анекдотов времен Петра I.

– Хорошо, Алексей Гаврилович, – закончил разговор министр. – Я доложу о сем государю. Он запретил, он и дозволение на журнал может дать.

– Буду весьма признателен. Не откажите в любезности походатайствовать.

Обязательства перед публикой в те времена ценились и уважались, не в пример нынешним, и император смирил свой гнев: "Пусть себе балуется анекдотами. Но чтоб цензура не дремала и каждый лист просвечивала насквозь. А если какой намек усмотрит на наше время – изымать нещадно".

А. Г. Венецианов согласился и с таким "домокловым мечом, облегченно вздохнул и принялся за дело. Но, видно, не нашел в анекдотах петровского времени сюжета не созвучного современности, да и два с половиной месяца, пока решался вопрос с журналом – отлучили публику от "Листов", претензии подписчиков поутихли. А художник втянулся тем временем в писание портретов, приносящих спокойствие и достаток.

Шли месяцы, годы. Так и перетекла бы живопись Венецианова в созерцании округлых крестьянских лиц, если бы не грянул 1812 год. И снова Алексей Гаврилович ухватился за перо сатирика. Уж теперь - то он мог разгуляться безбоязненно — против врага любое оружие в лад.

Как только Наполеон открыл действия против России, в обществе вдруг воспылали ненавистью ко всему французскому. По словам А. С. Пушкина, "гонители французского языка... взяли в обществе решительный перевес и гостиные наполнились патриотами". За эту тему и взялся Венецианов.

В его карикатуре "Французский парикмахер" цирюльник издевается над мужем своей любовницы, сооружая на голове ... рога. На другой – "Французское воспитание " гувернер надевает на мальчика колпак с бубенчиками и надписью "Названия всех наук, познания об удовольствиях Парижа", гувернантка накачивает голову мальчика с помощью насоса бесстыдством, эгоизмом, вольнодумством и французским языком. Еще три картинки изображали, как тех самых гувернеров, парикмахеров, поваров и артистов выпроваживают из Москвы в Париж. Писали на открытках, "их нигде по дороге не задерживали, а с честью крестьянки провожали". Приписка звучала издевательски, ибо провожали крестьяне граблями и ухватами, бросали вслед чепчики. Все офорты названы одинаково "Мадамов из Москвы вить выгнали!"

Юморок, не более, прочитав о вышеназванных карикатурах, скажет читатель. Согласимся. Но ведь и гнев у художников еще не разогрелся – еще впереди отступление армии Барклая-де-Толли, Бородино, пожар Москвы. Ненависть к захватчикам еще не вытеснила напрочь обожание вольностей республиканских. Ну, а когда приспело время ненависти, и карикатура перцем пропиталась.

Алексей Гаврилович первым из художников отбросил кисть и ухватился за перо карикатуриста – сказался опыт "Вельможи". И нещадно стали лупить французов лихие мужички с топорами за поясом. Они-то их и с лошадей сбрасывали, добивая прикладом, и вилами побивали до зубов вооруженную парижскую гвардию. И на штык гроздьями вешали, чтоб "...для куриоза (забавы – 3. Т) ребятишкам бирюлек принести. После же отступления французов из Москвы художник зазубоскалил над разутостью и раздетостью "завоевателей". На картинках Венецианова несчастные воины шагали в каких-то опорках, рваной одежде. Мало того, он одевал их в женское платье и препроваживал в плен под командой "бабушки Спиридоновы".

Ох и нелегко давался каждый сюжет – надо было выискивать в сообщениях изюминку для карикатуры, что-то новенькое и смешное, порой муки творческие не венчались мыслью и Алексей Гаврилович перелопачивал аглицкий сюжет.

	А.Г. Венецианов. Вельможа. Акв., офорт. 1808.		А.Г. Венецианов. Французкий парикмахер. Акв., офорт 1812.

Конечно, Венецианову было одиноко "воевать" с Наполеоном. И должен бы обрадоваться появлению сподвижников. Правда, И. И. Теребенев и И. А. Иванов пришли ему на помощь, когда армия Наполеона во все лопатки удирала из России – в начале 1813 года. Троица азартно принялась за работу. И. А. Иванов рисовал свои сюжеты долго – на его карикатурах сцену разыгрывали не менее десяти персонажей, и создал он немного. А вот Теребенев схватывал мысль быстро, рисовал споро и скоро стал явно опережать Венецианова в меткости, изобразительности. Представьте себе такое положение, когда появляется лидер, опережающий первого. Утратив же первенство, Алексей Гаврилович увял, стремительно остыл к карикатуре и оставил поле боя более талантливому сопернику.

Подхватив эстафету из рук первого в России карикатуриста, Теребенев сопровождал Наполеона своими издевками до самого острова Эльба. Подписи художника стоят под пятьюдесятью карикатурами, но их наверняка больше, в числе более 200 вышедших во время войны с Наполеоном. А. Г. Венецианову принадлежит примерно двадцать.

Но не стоит сожалеть о малом их количестве. У каждого художника своя стезя. Лепту в зарождение картинной сатиры Алексей Гаврилович внес. Славу первого карикатуриста обрел. Стал и автором первого в России карикатурного журнала. А значит со спокойной совестью мог ехать в тверскую глубинку – имение Сафонково, чтобы завоевать лавры еще и первого художника – реалиста, а потом и педагога – воспитателя целой плеяды талантливых живописцев из народа. Но об этом уже писано – переписано.