После публикации огромных подборок по 18 и 16 стихотворений в журнале «Наш современник» появилась огромная статья в газете «Известия», где ставили в пример журналы «Новый мир», «Октябрь» и «Наш современник», которые отнеслись со всей серьезностью к участникам VI Всесоюзного совещания и опубликовали стихи молодых поэтов Станислава Золотцева, Михаила Вешнякова и Константина Рябенького. Подборки в журналах получились солидными, и читатели и критики смогли увидеть лицо этих авторов, их возможности на будущее и их недочеты. Если бы все журналы так поступали с молодыми поэтами, то можно было бы представить уровень всех молодых поэтов в целом, и сделать прогноз на будущее, и показать уже сделанное в настоящем.
На совещании Сергей Васильевич Викулов спросил меня об условиях жилищных и сказал, что если у меня нет условий для работы, то совещанию дано право представить имена самых талантливых писателей и поэтов, которые нуждаются в квартирах. Я был смущен этим полностью и не решился нарисовать истинное положение вещей и рассказать, в каких условиях я проживаю. Потом мне пришлось кусать локти, но ничего изменить уже было почти невозможно.

В конце 1975 года выходит сборник участников VI Всесоюзного совещания молодых в издательстве «Молодая гвардия» под названием общим «Поколение», где были опубликованы первые книги шести авторов. Там под общей обложкой нашли свой выход Щуплов, Верстаков, Мальми, еще два автора и Рябенький.
В начале следующего года мы с Таней расписались в ЗАГСе и официально укрепили свои отношения. Татьяна уже была беременной, и мне хотелось, чтобы ребенок появился в полноценной семье. В средине марта 1976 года меня вызвали в издательство «Молодая гвардия» за получением гонорара за первую книгу «Колосятся дожди». Поехал я в Москву вместе с Таней. Получив по тому времени огромную сумму денег, мы пошли по магазинам на Калининском проспекте. Мне хотелось приобрести что­то стоящее для супруги, но она наотрез отказалась что-то покупать. Ее можно было понять, так как животик уже давно был увеличен, и ощутимо, поэтому и покупать стоящее с прицелом на такую фигуру не имело смысла. Привезли мы с собой апельсинов, мандаринов, яблок и бананов. Купил я и фирменную бутылку болгарского ликера зеленого цвета, которую мы и распили вечером на кухне с тестем и тещей. Ликер оказался забористым, и мы все были навеселе с нескольких рюмок. На следующий день я отвез 300 рублей отцу на новую резину для его «Москвича­407».
Тысячу рублей я положил на сберкнижку на обстановку для новой квартиры. Редактор журнала «Наш современник» С.В. Викулов смог достать официальное письмо на получение квартиры для молодого талантливого поэта, в связи с постановлением ЦК, в городе Вышнем Волочке и предоставлением оной в пользование Рябенького К.В. и его семьи, за подписью (тут перечислялись все звания и лауреатство, должности, занимаемые этим лицом) самого автора гимна Советского Союза С.Н. Михалкова. Письмо это пришло на имя первого секретаря обкома партии, и второй экземпляр – на имя первого секретаря горкома партии Гришичева И.И.
Я стал посещать приемную Богородского. В течение года я исправно являлся каждую пятницу к 16 часам в приемную горсовета и ждал, когда меня вызовут в кабинет Богородского, где всегда присутствовал Марков. Мои мытарства в течение года вымотали меня полностью и физически, и морально. В один из приемов Марков спросил меня: «Константин Валентинович! А вы знаете, где писал свои рассказы Короленко?» Я не понял подвоха и попробовал перечислить места жительства писателя. Марков остановил меня и, иронически усмехаясь, произнес: «В нашей тюрьме! В царское время там была тюрьма, где сейчас женская колония». Я побагровел от возмущения и, ни минуты не медля, заявил: «Так это что же? Вы мне советуете сесть в тюрьму и там писать свои стихи?» Марков сделал удивленный вид и тут же возразил: «Ну, вы и впрямь всё принимаете в буквальном смысле!» Но я заметил, что Марков остался крайне доволен собой и своей уловкой. Я вспомнил, что он не раз в открытую заявлял Богородскому: «Олег Леонидович! Почему мы должны предоставлять квартиру писателям? У нас и так нуждающихся в жилье выше крыши!» – на что Богородский добродушно отвечал: «Мы же не можем опротестовать постановление ЦК партии!»
На следующую пятницу мне пообещали, что они смогут подобрать мне однокомнатную квартиру. Двухкомнатную в ближайшее время подобрать не представляется возможным. Мне уже надоело обивать пороги, и я сдался на однокомнатную. У меня уже родилась дочь Виктория. Ей уже исполнился год, и с июня пошел второй. В мае умерла моя родная мать. На мою голову свалилось столько всего, что немудрено было не выдержать и согласиться с предложением на одну комнату. Жили мы вначале в двухкомнатной квартире Сусловых. В большой комнате находились Алексей Тимофеевич и Вера Васильевна. В маленькой комнатенке я и Татьяна, еще наша дочь Вика, и с нами находилась умственно отсталая Танина сестра Алена. По выходным приезжала из Ржева другая сестра, Лена. А в летнее время Лена находилась на каникулах и ютилась в нашей комнатенке. Условия были настолько чудовищные, что ни о какой творческой работе в этом жилье не могло идти и речи. Мне негде было поставить пишущую машинку, кроме кухонного стола, где я мог напечатать без помех одно­два стихотворения, но о работе над рукописью и заикаться не стоило.
Хорошо, что моим уделом была поэзия и я мог сочинять стихи, таская мешки и другие тяжести на работе, мог сочинять и в автобусе, и трамвае, в электричке и метро, на улицах родного города и запершись от родни в туалете. А если бы я писал рассказы или повести, то дело бы обстояло еще плачевнее. Не все сочиненные стихи я имел возможность записать вовремя, поэтому многие так и ушли в небытие после их рождения на свет. Не всегда под рукою была авторучка и клочок бумаги, а память – это вещь непредсказуемая. Она может запомнить навсегда постороннюю деталь, но забыть главное. А сколько потерялось записанных на газетах, на случайных задних листах книг, которые выбрасывались или отдавались владельцами, и записи стихов терялись. Так вот, в такой обстановке, когда мы уже жили на улице Чехова в нанятом доме, мне и сказал Богородский с Марковым, что я могу идти и получить ордер на квартиру. Я спросил: «Посмотреть квартиру можно?» Последовал ответ: «Вот получи ордер, а там и смотри ее сколько угодно!» Наивный молодой мужчина, я думал, что если меня не устроит жилье, то я смогу вернуть ордер и отказаться.

Городу не нужно было афишировать этот процесс и постараться свести его на нет, чтобы «уважаемые» в городе люди не пострадали и остались бы и волки сыты и овцы целы. Так оно и произошло (а как еще могло быть иначе?), ибо предшественник Богородского Гришичев И.И. во время работы на этом посту снабдил благоустроенными квартирами всю многочисленную родню, не забыл он и хороших соседей, и знакомых. Сейчас Гришичев И.И. занимал пост первого секретаря горкома партии и всячески помогал выпутаться из создавшегося положения своему преемнику. Дали четыре года секретарю, что выписывала ордера, и уж никак не могла распоряжаться жилым фондом. Пострадал стрелочник. Ее убедили всеми средствами взять вину на себя, так как сильные мира сего этого ей не забудут. И действительно, этой женщины не было в городе месяцев семь-­восемь, а потом она появилась как ни в чем не бывало. Говорили, что она даже не сидела в колонии, а прожила всё это время где­то в пригороде. Безусловно, она была «премирована» за хорошее поведение. А я был рад даже этой развалюшке. Что характерно, так это то, что Богородский отрапортовал областному высокому начальству, что обеспечил молодого талантливого поэта жильем и он не имеет никаких претензий. Знало бы высокое начальство, в какую дыру засунул меня Богородский с Марковым, то ужаснулись бы невольно. Вместо разрешения моих проблем, эти радетели создали мне еще сотню новых, которые я не мог разрешить самостоятельно. Собственно, это и привело к разводу моему с третьей женой Татьяной.
Мать моя умирала мучительной смертью. Когда ее положили в терапевтическое отделение, то она и не думала, что жизнь ее подошла к концу. Думала, что отлежится очередной раз и выйдет более или менее в лучшем состоянии, как это уже случалось не однажды. Врачи, да и моя мать, не сразу и заметили вздутие на ноге, поэтому вызвали хирурга с запозданием, когда инфекция стала уже распространяться по всей ноге. В терапии была произведена операция на ноге, но улучшения она не принесла. В очередное утро, когда я заглянул в дом отца, мне моя бывшая жена Люда сказала, что мать находится в безнадежном состоянии. Я посетил мать в больнице и действительно почувствовал запах разложения, исходящий от ноги матери. Младший брат Валентин служил на аэродроме срочную службу. Его были должны вот-вот демобилизовать. Татьяна, которая в то время работала на телеграфе, дала в часть брата телеграмму, заверенную врачом, что его мать находится в безнадежном состоянии. Младшего брата демобилизовали срочно по телеграмме. Он прибыл домой и помог забрать мать из больницы. Она попросила это сделать отца, чтобы умереть в домашней обстановке. Вечером, взяв Вику из яслей, с Таней мы по пути к себе зашли в отчий дом. Мать лежала в маленькой комнате на кровати и, увидев маленькую внучку на руках сына, еле прошептала: «Ми­ла­я ты моя!» Видя, что матери очень плохо, я не стал долго стоять у кровати и, попрощавшись, ушел. Выплакав все слезы еще тогда, когда узнал от Люды, что мать в безнадеге, я уже больше не мог плакать. На следующий день, возвращаясь с работы с Викой на руках, я в переулке встретил бежавшего брата Валентина на Крестьянской, и он сквозь слезы сообщил мне, что наша мама умерла только­только и нужно взять в больнице срочно справку, чтобы ее не возить в морг на вскрытие. Ноги мои подкосились, но я собрал все силы и не выказал своей слабости младшему брату. Моя мать стоически терпела и не уходила из жизни, потому что ждала приезда дочери Любы из Кесовой Горы. Увидев дочь, она улыбнулась и что-то попыталась произнести, но из этого у нее ничего не вышло. И здесь уже началась агония. Вызванная «скорая помощь» приехала через пять минут, что бывает очень редко. Врач сделала укол и сказала, что она еще всех слышит и всё понимает, но ей сейчас настолько плохо, что она не может ни пошевелить бровью, ни пошевелить пальцами. Когда я зашел в комнату к умершей, то мама лежала на кровати со светлой улыбкой на лице. Потусторонние глаза, которыми мать смотрела последнее время, были плотно закрыты. Похоронили мать на Пятницком старом кладбище в центре города, рядом с ее матерью Марфой Ивановной и отцом Иваном Александровичем. Мы с Таней купили на базаре свежих красных тюльпанов на могилу.