Стартовая страница Рейтинг@Mail.ru

Краеведение у истоков российской культуры

Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №12, стр. 148-158

 

Валерий Кириллов,
член Союза писателей РФ

  Что сказал нам «сермяжный» мужик  
  «Погладь меня, Обрадово…»  
Зимой, по выходным, несмотря даже на лютый холод, мы с Константином Рябеньким встречались в Твери на улице Трехсвятской. Обычно здесь собираются писатели, поэты, художники, актеры. Дарят друг дружке новые книги, картины, пьют чай в ближних кафе. Не отказался Константин от привычки и после того, как вернулся жить в Вышний Волочёк. Приезжая в Тверь на электричке, обычно звонил мне, спрашивая глуховатым голосом:
– Старик, идешь на Трехсвятскую?
Вышневолоцкая земля для него родная. Здесь 8 сентября 1945 года он появился на свет, вырос, учился в школе, начинал работать. Почти у каждого из нас, пишущих, есть уголок, с детства и на всю жизнь притягательный. У Константина таким уголком было Обрадово, деревенька на берегу Тверцы, километрах в пяти от Вышнего Волочка. В ней родилась его мать Ольга Ивановна Лашина, жили дедушка Иван Александрович и бабушка Марфа Ивановна.
Обрадово будет сопровождать его всю жизнь, возвращаясь к нему в поэтических строках:
 

Гармошкой вспыхнет радуга
В прозрачной синеве…
Погладь меня, Обрадово,
По русой голове…

 
Много подобных признаний появится в его книгах, и, наверное, символично, что последняя из них, четырнадцатая по счету, называется «Неизбывное Обрадово».
Первое стихотворение Костя сочинил в пять лет, когда катался на санках с горы. По его словам, прибежав домой, он прочел стихи родителям, но они рассмеялись, отчего детская душа оскорбилась. В сочинительстве был сделан перерыв, Костя стал рисовать. Сюжеты в основном на деревенскую тему… В начале 2000-х, прочтя мое автобиографическое повествование «Не отрекаются любя. О времени и о себе», где я рассказывал и о своей жизни с отцом в деревне, Константин сказал:
– Понял я, почему смотрим на жизнь одними глазами. Мы, старик, землю чувствуем, крестьянина понимаем. Мой отец, как и твой, был председателем колхоза…
Я вспоминал его слова всякий раз, когда слышал по областному радио композицию по мотивам стихов Рябенького и моей прозаической книги «Путешествие одинокого человека». В исполнении диктора Галины Ивановны Мосягиной, под сопровождение красивой музыки стихи и проза о деревне воспринимались как органическое целое.
…В 1955 году, когда Валентин Константинович был направлен руководить отсталым колхозом Вышневолоцкого района, семья Рябеньких (в ней, помимо Кости, было четверо детей – его сестры Ольга и Люба и братья Валентин и Геннадий) перебралась жить в деревню Зашишевье.
Трудиться К. Рябенький начал еще до службы в армии. Был шофером (1964), токарем (1965-1967). Вернувшись на гражданку, пошел в грузчики (1967-1971), затем снова шоферил (1971-1975) и был грузчиком (1975-1989). Впоследствии довелось побывать сторожем, вахтером… А вот поэтом он был всегда. В 1975 году Константин принял участие во Всесоюзном совещании молодых писателей, где был замечен мэтрами – «на семинаре, которым руководили маститые поэты Дмитрий Ковалев, Василий Казин, Сергей Викулов и Николай Тряпкин, я прошел под «первым номером».
По итогам совещания был издан сборник «Поколение». В него вошла и первая книга Рябенького «Колосятся дожди». Активно содействовал в этом Николай Старшинов, выдвинувший Константина на совещание от издательства «Молодая гвардия», хотя в Калининской писательской организации, по словам Константина, не всем это пришлось по душе.
После московского совещания стихи Рябенького напечатал журнал «Наш современник». Главный редактор Викулов прислал Константину в Вышний Волочёк три номера. В одном из них, под портретом молодого поэта, была сделанная рукой Викулова подпись: «Константин! Верю в вашу поэтическую звезду! Надеюсь, что вы станете большим поэтом! Дерзайте! Пишите чаще! Только, ради Бога, прошу Вас, не подводите меня, пожалуйста! Ваш С. Викулов».
Появились подборки стихов поэта в двух номерах журнала «Аврора». Наконец в 1980 году в издательстве «Современник» вышла книга Рябенького «Снегириная ветка».
  Падения и взлеты  

Не зря Сергей Викулов написал «не подводите меня…», не зря… Видимо, ощутил надлом в душе Константина.
«В 1977 году начинается черная полоса в моей жизни, – отмечает Рябенький. – В мае умирает моя мама. 5 декабря я ломаю ногу и по справке гуляю три месяца без денег. От меня уходит любимая женщина. Я остаюсь один. Вхожу в «загул», который продолжается без малого целый год. Ненадежные друзья и знакомые тут же отворачиваются от меня…»
Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба К.В. Рябенького, если бы его не продолжали всячески поддерживать С.В. Викулов и Н.К. Старшинов. В 1989-м поэт из Вышнего Волочка становится членом Союза писателей СССР. Его принимают на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени Горького, которые он оканчивает в 1991-м. Поэтический семинар на курсах вел поэт Юрий Кузнецов, при жизни ставший классиком. «Если обсуждалась чья-то рукопись, – вспоминает Константин, – Юрий Поликарпович в конце всегда спрашивал: «А что скажет сермяжный мужик?» Привыкший говорить только голую правду, как это мы всегда делали в литобъединении, я резал правду-матку в глаза и, каюсь, не всегда был мягок со своими однокурсниками, что и поныне нет-нет и опечалит. К этому времени мне уже порядком надоело показывать свои стихи литконсультантам. Я спокойно прослушивал лекции в институте, писал новые стихи. Николай Константинович Старшинов переживал за меня, боялся, что мощный напор маститого поэта Юрия Кузнецова подомнет меня, превратит в его эпигона, но я крепко уже стоял на ногах…»
Учеба на Высших курсах оказалась для К. Рябенького благотворной. В 1992-м выходит его «Березовое зеркало», подкупающее образностью языка и остротой чувств. В 1993-м – «Затяжное ненастье». Название книги ассоциировалось с трудным периодом в жизни страны, а со страниц веяло ищущей выхода энергией гражданского чувства. Впрочем, познакомились мы с ним значительно раньше этих приятных для него событий – в конце 70-х. В молодежной газете «Смене», которую я редактировал, работала поэтесса Галина Безрукова. Приезжая в Калинин, Константин часто навещал ее в «светелке» на втором этаже особняка по улице Радищева, где располагалась редакция. Приходили и другие тверские поэты, писатели. Обсуждали стихи, нещадно чадили табачным дымом, пили чай и еще кое-что посущественнее. Спустившись по лесенке, Рябенький заглядывал в мой кабинет, многозначительно произнося: «А Галька-то талантливая».
Тогда, помню, возникала неловкая коллизия. Я был моложе Константина на год, называл его на «ты» и по имени. Но разница в социальном положении (он – шофер или грузчик, я – начальник второй по значимости областной газеты) обернулась тем, что он обращался ко мне на «вы» и по имени-отчеству.
– Не называй меня так, – просил я.
– Ладно.
На следующий день звонит:
– Как у Вас дела, Валерий Яковлевич?
Лишь в начале 2000-х, когда платовская власть прогнала меня с «волчьим паспортом» с должности редактора «Тверской жизни» и я на шесть лет, остающихся до пенсии, превратился в нищего безработного, Рябенький смог «перестроиться».
Видел я его в разных ситуациях. Иногда Константин «ломался» (никто из нашего творческого брата от этого не застрахован), исчезал надолго из поля зрения друзей, даже стихов не присылал, но потом восставал словно Феникс из пепла. Истерзанный, с обострившимися морщинами на лице и виноватой улыбкой, придя в редакцию, клал на стол новые стихи:
– Посмотри, старик.
Внешне он был красив, женщины его любили и многое ему прощали. Но до поры до времени. Первый раз он женился еще до службы в армии. А всего в его жизни было три официальных и неудачных брака. Кто виноват, что они не сложились, судить ни к чему. Дело прошлое, личное. Скажу лишь, что от этих браков у Константина Валентиновича остались трое давно уже взрослых детей: дочь Юлия (она живет с матерью в Твери и предоставила мне фотографии отца для иллюстрации очерка), сын Иван и дочь Виктория. Они наградили поэта шестью внуками и внучками, которых Константин очень любил.
За все свои ошибки, заблуждения, прегрешения, падения К. Рябенький судил себя непредвзято и строго:

 

Жизнь неправедную вел.
Сам стонал от бед.
Гол остался как сокол,
Хвор, разбит и сед...
И бывалые врачи,
Осмотрев меня,
Хмурят брови, как сычи,
Среди бела дня.
«Аз воздам…» звучит в ночи.
Господи, прости!
Если знали бы врачи
Все мои пути!

 
Несколько инфарктов. Проблемы со зрением. Инвалидность. Безденежье. Однажды жулики лишили его квартиры в Твери. Угостили дурманным напитком, а когда очнулся в каком-то доме на окраине города, квартира была уже оформлена на другого человека. Несколько лет длилась тяжба. Однажды он позвонил:
– Квартиру я вернул через суд.
  Душа нараспашку  
По-прежнему выходят его книги. Пик пришелся на 2000-е годы: «Черемуховые облака»» (2002), «Вечерний свет» (2003), «Соловьиный омут» и «Зарубки памяти» (2005)…
Передо мной лежат две из них – «Глоток журавлиного неба» (изд-во «Ванчакова Линия». 2008) и «Откровенный разговор» (изд-во «Альфа-Пресс». 2009). Это знаковые книги, ибо талант и нравственная позиция Рябенького проявились в них с особой силой. Выход этих книг явился незаурядным событием в тверской культурной жизни, но, увы, почти незамеченным общественностью. В наши дни, когда юбилей Познера на «общечеловеческом» ТВ отмечают шире и громче юбилея Николая Васильевича Гоголя, к этому не привыкать. Посему-то заключительная статья «Светло и просто» к «Глотку журавлиного неба» (она станет затем вступительной к сборнику «Откровенный разговор»), написанная доктором филологических наук, профессором ТвГУ В.А. Редькиным, представляется мне принципиально важной. Редькин отнес К.В. Рябенького к поэтам общероссийского значения, поставив его в один ряд В. Соколовым, Ю. Кузнецовым, Н. Рубцовым, Н. Тряпкиным, С. Викуловым, Ст. Куняевым, О. Фокиной, А. Прасоловым, Б. Примеровым, А. Передреевым. Представляю, как взвились от оценки профессора пройдошистые тверские графоманы, относившие Рябенького и его коллег-почвенников к маргиналам.
Книга «Глоток журавлиного неба» по объему невелика. Состоит в основном из любовной лирики, но какой! Зерна добра, тепла, света, нежности щедро разбросаны по ее страницам. Однако и патриотический мотив выражен отчетливо. «Я без Родины не значу ровным счетом ничего» – эти строчки из стихотворения «Россия», которым открывается книга, передают позицию поэта, его внутреннее состояние. Родина для него – не просто угол, где он родился, и не одни лишь восхитительные красоты русской природы, о чем он пишет до надрыва в душе, до острой боли сердечной: «Отчий край – и душа нараспашку», «Отчий край меня травами вылечит, исцелит родниковой водой» («Отчий край»), «Иконостас горящей осени дарует сердцу благодать.…» («Православная осень»). Родина для К. Рябенького еще и глубокое личное сопереживание тому, что с нею происходит: «Всё, что Русь ненавидит, ненавижу и я» («Если Родине больно»), «Что происходит в любимой стране? Прихоть справляем чужую!» («Рушится всё»), а также свойственное любому совестливому человеку чувство непреходящей вины и ответственности за ее судьбу. «Русь моя тихая, светлая, как я во всем виноват, – признается он и делает предположение: – Может, поэтому пишутся с кровью даже веселые, в общем, стихи».
Константин Рябенький предстает поэтом несуетным, умеющим зорко подметить, казалось бы, незначительную деталь и придать ей неожиданный образ. У него у тельняшки «белая полоска – как березка, синяя полоска – как волна». Электричка «мычит по-коровьи» так, что «повеяло вдруг молоком». Белые гуси – «как облака», а душа «звезды из небесного колодца хватает жадно голыми руками». В то же время К. Рябенький способен подняться до глубокого философского обобщения. Он понимает: нация есть общность святынь, и сегодняшнее разрушение национальных устоев губительно для России. «Мы оказались все в Иванах, уже не помнящих родства», – с горечью размышляет автор.
Трогают стихи К. Рябенького, связанные с его детством. Картины далеких дней оставили сильные зарубки в душе родившегося в 1945-м Константина и, по прошествии времени, обернулись стихотворениями «В день Победы», «Баллада о пахте», «Баллада о маршале», «Послевоенная луна» и другими. Трогательно изображает Рябенький старого генерала, берущего в руки мандолину, чтобы спеть о пережитом; старушку, разговаривающую многие годы с пропавшим без вести сыном как с живым. И как же пронзительно перекликается с этими образами стихотворение «Юный инвалид», посвященное герою новой войны, чеченской. Он вынужден просить милостыню в очерствевшем душой обществе, где правят бал нажива и эгоистический расчет.
При всей трагичности звучащих в «Глотке журавлиного неба» мотивов книга эта не сгусток уныния, а насыщенная многообразием бытия симфония русской жизни, пронизанная верой в будущее.
  Ощущение вины  

«Откровенный разговор» – итоговая книга К. Рябенького. Это подчеркивается ее объемом (свыше трехсот страниц), твердым переплетом и тем, что, в отличие от «Глотка журавлиного неба», она выстроена по тематическим главам, каждая из которых могла бы стать отдельной книгой.
Глава «Откровение» вобрала в себя стихи на православную тему. Автор смотрит на сущность бытия через собственные переживания, судьбы и трагедии близких людей. Возвышенный восторг автора естественным образом переходит в «сермяжные» бытописания провинциальной действительности (глава «Родословная»). В ней поэт емкими штрихами рисует портреты деревенских жителей. Герои «Деревенского праздника», «Марфушиного дома», «Отчих мест» только на первый взгляд кажутся простаками. Если вглядеться в них, как это мастерски делает К. Рябенький, они мудры, человечны, сильны характером. От них веет здоровым, земным, настоящим.
Вот автор с нежностью описывает свою маму – она «на песне так поставит точку, будто бы завяжет узелок», – лаконичными красками отца-фронтовика, пришедшего «в сорок четвертом с войны на горьких костылях». Со сдержанным восхищением пестует образ прадеда, рубившего «играючи под солнцем» сосновую избу. Уважительно изображает лесника, которым «столько светлого содеяно, только лес один и знал», старика Матвея – «он из чурок делал журавлей», дядю Федю – «за столом вдруг завернет такое, что пупок от смеха надорвешь», тетю Клаву – «и тогда мне обидно и стыдно перед скромностью светлой ее». Кажется, всего несколько строк, но как точно, убедительно переданы образы, сколько в них нерастраченного обаяния, внутренней силы. Ловишь себя на мысли: «Да, с такими любую беду можно пересилить, любого врага одолеть!»
Противоречивостью пути автора к высокой жизненной правде и его внутренним покаянием отмечены стихи из главы «Исповедь». «Жизнь моя так безжалостно мне крылья легкие пообломала», «Крыши нет над головой. Мокрый и полуголодный…», «Расплескал я жизнь по кабакам…», «Сам себе я судьбу напророчил и пророчества сам исполнял...»… Страдания всегда очищают душу. К. Рябенький не разменял себя на погоню за славой, но приобрел в своем творчестве новое качество. Теперь он воспринимается не просто как лирик и вдумчивый бытописатель. Душа его терзается бедами, которые обрушились на Россию.
– Те, кто протолкнул закон о продаже земли, сеять хлеб не станут! Она нужна им для барыша! А взять культуру и литературу! И в культуре такие же барышники! Издают низменное, поганое. А с языком нашим что вытворяют! Креста на них нет…
В стихах его остро выражено неприятие чужеродного, паразитического уклада жизни:

 

Мне страшно жить в родной стране
среди бесправья, произвола,
где человечность не в цене
и как до неба до престола.
Здесь правит балом сатана,
а черти всюду на подхвате…
И православная страна
погрязла по уши в разврате.

 
Как православный человек, К. Рябенький видит и свою вину за то недоброе, что вершится в России:
 

Почему же неотступно
Ощущение вины
Перед всем и перед всеми?..
Разбрелося вражье семя
Да по всей святой Руси!
Боже праведный, спаси!

 
Согласимся, не каждый поэт осмелится так прямо сказать о современной российской жизни, как это делает К. Рябенький. «Опять взыграла смута на Москве, и Русь многострадальная в опале...», «Грустно смотреть мне и больно, как погибает страна...», «России сказочно везет на подлецов и казнокрадов...», «Мне обидно за русских людей, потому и на сердце усталость...»… На всё это требуется немалая отвага, Рябенькому ее не занимать.
Валерий Редькин чутко и убедительно отметил расширение творческого диапазона К. Рябенького: «Но в стихах патриотической направленности явно нарастает трагический пафос. Говоря о нашем времени, поэт с болью и гневом восклицает: «Совесть у многих подмочена, Русь превратилась в бедлам. Не отдавай своей вотчины пришлым, заезжим князьям!» Ему свойственны как бы озарения, вызванные страшным прозрением общей вины. И тогда из груди невольно вырывается возглас: «Русь моя святая! /Истину мы скрыли. /Сколько без Мамая /сами разорили!» Мне кажется, что К. Рябенький интуитивно нащупывает ответ на роковую ошибку для национальной русской истории ХХ века, загадку, когда народ, показавший в годы Великой Отечественной войны свою богатырскую мощь, в другой обстановке довольно пассивен, позволяет обобрать себя до нитки, помыкать собой, навязывать ему чуждый образ жизни».
Однако боль от несправедливостей нашей жизни не ввергает К. Рябенького в безысходность. Книга «Откровенный разговор» светится оптимизмом: «…добро отделяю от зла и чувствую всею душою: не зря меня мать родила». «Мне поможет детство справиться с судьбой». «Каплю жизни берегу я жадно». «И мне кажется: нет такой силы, чтоб однажды согнула меня». Где истоки этой необыкновенной силы? В стихотворении «Бологовская земля» поэт подчеркивает: «Если жить исторической памятью, то любая беда нипочем». С этой мыслью он постоянно и жил. По совести. В органической связи с Родиной. В любви ко всему, что впиталось в его сознание с молоком матери. Но когда искренне любишь, то и защищаешь любимое, дорогое изо всех сил, и никакие искушения не заставят тебя отказаться от своих принципов.
К. Рябенький свято помнит о лихолетьях, выпавших на долю нашего народа. О своих предках, друзьях. Помнит и не дает истончиться памяти. Не случайно в «Откровенном разговоре» столь много посвящений. Они своего рода запечатленные воспоминания Константина о его друзьях: художниках В. Шумилове, Н. Дочкине, В. Солодове, поэтах Н. Старшинове, В. Сычёве, Р. Иванове, писателях М. Петрове, М. Соколовой.
По-своему символично небольшое стихотвореньице «Мальчик цветы собирает». В нем собирающий цветы мальчик разговаривает с давно почившей бабушкой. «Всё перешло по наследству, вновь заблудилось во ржи чье-то румяное детство: – Бабушка! Где ты? Скажи!» Устами мальчика автор словно бы утверждает не только вечное течение жизни, но и преемственность памяти.
  Чтобы помнили  
Некоторые политизированные критики относят К. Рябенького к русским националистам. Оттого, де, и не пускали его на телеэкраны, и мало писали о его творчестве газеты. Думать так их, видимо, побуждают некоторые стихи поэта. Скажем, «О российском паспорте»:
 

Российский паспорт –
до нахальности,
кремлевским прихвостням в угоду,
лишил меня национальности
и принадлежности к народу…

 

Но ведь можно быть русским «по графе» и не быть им по мироощущению. Константин Рябенький и по национальности, и в творчестве своем, и в жизни исконно русский человек. Однако среди писателей и поэтов, достойно продолжающих традиции русской национальной литературы, люди разных национальностей. В конце концов дело не в этнической принадлежности, а в состоянии духа пишущего человека. К тому же, в этом «недостатке» нет ничего предосудительного. Более того, национализм, если его рассматривать как духовное, а не сугубо этническое понятие имеет позитивный, объединяющий, возвышающий и созидающий смысл.
Что плохого в том, что душа болит оттого, что вымирают русские, убивается русская деревня? Можно ли быть терпимым к этому?! Подлинная культура, в отличие от навязываемой нам массовой антикультуры, всегда национальна. И Рябенький – явление именно национальной культуры. «Искренняя, неконъюнктурная поэзия К. Рябенького – словно глоток свежей кашинской воды после зарубежного пойла с консервантами и искусственными красителями. Сколько чувства и непосредственности в каждом его стихотворении, свидетельств подлинной, разумной жизни, внутренней значимости и символичности каждого события национальной истории», – подчеркивает В.А. Редькин.
В 2010-м К. Рябенький отметил 65-летие. В Вышневолоцкой школе искусств прошел его творческий вечер. В марте 2011-го на традиционной Неделе книги в Твери, в областной библиотеке им. Горького, его только что вышедший сборник «Неизбывное Обрадово» признается лучшим. Константин работал над двухтомником… Внешне он как-то преобразился, посветлел ликом, и сердце вроде бы уже не болело. Однако начали подводить глаза, а ослепнуть Константин страшно боялся.
Последний раз виделись мы на похоронах художника Всеволода Солодова, нашего общего друга. Константин собирался в Москву, в клинику микрохирургии глаза. На следующий день после операции я позвонил ему, поинтересовался самочувствием.
– Всё ничего, старик. Но страшно болит голова.

16 апреля 2011 года его не стало.

 

Посадите подснежники
на могиле моей,
и завзятые грешники,
может, станут добрей…

 

Константин внутренне готовился к уходу, но тверская поэзия оказалась к этому не готова. Она и сейчас, кажется, не осознала, кого потеряла. Между тем после ухода Евгения Сигарева, а теперь и Константина Рябенького в ней остались зияющие бреши.
«Ушел из жизни талантливый поэт, человек доброй души и отзывчивого сердца. Память о нем в его стихах, которые в одном ряду с произведениями лучших российских поэтов ХХ века, его творчество не случайно сравнивают с поэзией Николая Рубцова. А таких единицы, несмотря на то, что Русь огромная», – отмечала «Вышневолоцкая правда». Хочется верить, что вышневолочане увековечат память земляка. Автор замечательных книг, каждая из которых преисполнена любви к родине и высокой ответственности за ее судьбу, заслужил это. Да и время пришло ценить не чужое, заемное, а свое, родное, близкое, как ценил его Константин Рябенький.