Стартовая страница Рейтинг@Mail.ru

Краеведение у истоков российской культуры

Вышневолоцкий историко-краеведческий альманах №10, стр. 157-184

 

Д.А. Шишков

     
Я давно б из города уехал...
Тетрадь № 2, стр. 15-16
  Ишь ты, как распылилось шоссе,
А жара-то, жарища…
Ух ты…
Даже ветер сегодня засел
В замелях у сосновой бухты.
Ребятишкам жара нипочём –
От игры раскраснелись лица.
«Вдарь ей, Мишка, вздогонку мячом!»
«Ай да ловко!!!»
«Айда становиться!!!!»
Здесь турнир и от мётел пики.
Там в пыли лишь сверкают пятки.
«Эй, ты что же, Аркашка, фиглишь?
Ведь жа мы жа с тобой на матках?»
Солнце в гору вползло высоко.
Раз игра – и жара не в жару им.
«Вышел, Ванька, я казаком.
Ну а ты, стало быть, булзуем*».
 

Примечание: булзуй – лихой человек, разбойник. В повести В.Я. Шишкова «Тайга» бродяги названы «бузуями». Производное от старого «буза», поединок, противостояние, спор.– Е.С.


Сказка

(отрывок)
Тетрадь № 1, стр. 33 – 57


За горами, за долами,
За дремучими лесами
Жил, да был, да поживал,
Капитал не наживал,
Да и впрочем, капитал
Там никто ещё не знал.
Люди жили мирно, дружно,
Денег было им не нужно.
(Там не то, что здесь у нас, –
Было лучше в тыщу раз.)

* * *
Так начнёмте сказку эту
На потеху белу свету,
Лишних слов не говоря,
С фонаря да фонаря.
Ну, теперь мы знаем с вами:
За горами, за долами,
Дальше нас и дальше вас
Тысяч в десять с лишком раз,
Где, вишь, радуга цветная,
Перламутром отливая,
Образуя ворота,
В лес концами уперта;
Где земля так высоко,
Что петух совсем легко
По земле по той шагает,
С неба пыль хвостом сметает,
Что старушка чай там пьёт –
Сахар на небо кладёт.
Очень много там чудного.
Я скажу ещё два слова.
Много слов не говоря,
Слышал я, что там заря
Лик свой ясный умывает,
Светом землю озаряет
И, лишь солнышко взойдет,
Звёзд весёлый хоровод
Из-за леса выплывает,
Легкий танец начинает.
Вообще, кто там живёт,
Лучше вас меня поймёт.

А чудес в той стороне
Что волос на голове.
Только много этим вас
Зря задерживать сейчас
Я не стану. Ведь пока
Только присказка была,
А теперь, братва, ей-ну,
Сказку сказывать начну.

I
Далеко за океаном
Не вельможным светлым паном,
Не суровым королём,
А весёлым пастухом
Вырос наш герой отважный.
Ночью спит, а утром, важно
Выступая словно пан,
В лес шагает наш Степан,
В лес тенистый на приволье,
Аль гуляет в чистом поле,
В поле лапотки плетёт,
В поле песенки поёт.
А плести коль перестанет,
На свирели заиграет.
Любо слушать тут его –
И потешно, и смешно.
На него с любовью смотрят
Манька, Панька, Танька, Мотря –
Все от Стёпы без ума.
И Людмила-то сама
До него неравнодушна.
Хоть скрывает, но не нужно
Наблюдательным тут быть,
Чтобы взгляд не уловить.
А в деревне ни в одной
Нет красавицы такой,
Как Людмила. Чёрны очи,
Брови чёрные, как ночь.
И бела-то, и румяна,
Словно маков цвет тумана
Пеленою застелён.
Косы русые, как лен.
Ну нигде и ни одной

 

 
     

Нет красавицы такой.
Но Степан и в ус не дует,
То играет, то балует.
Незаметно так пройдёт
Вечер. Ноченька придёт.
Ветер резвый перестанет,
Месяцович-месяц встанет,
Звёзд весёлых хоровод
Темно небо обоймёт.
Так тянулись дни за днём.
Вдруг на скопище одном,
Только месяц лишь засветил,
Старина один приметил,
Что звезды счастливой нет.
Тут сказать вам нужно, дед,
Что заметил ту пропажу,
Звездочётом был и сажу
Из муки он превращал,
Что он в месяц раз не спал –
В новолунье на раздолье
Он гулял по чисту полю,
Что он чёрту родный брат,
Ведьме кум, а может, сват.
И слыхал я стороной,
Что молитвы ни одной
Он не знает. Ну так вот,
Этот старец-звездочёт,
Только месяц лишь засветил,
В небе тёмном заприметил,
Что звезды счастливой нет.
Про неё же знал весь свет,
Что она де не простая.
Переливисто играя,
Как алмаз она горит,
Счастье-радость всем творит.
Старец сильно был встревожен,
Но умён и осторожен.
Не сказав беды такой,
Он отправился домой,

И, закрывшися кругом,
Занялся он колдовством.
Ночь прошла, его всё нету.
От темна до бела света
Изучает небосклон,
Чёрной магии он полн.
Колдовством да волшебством
Разузнал, что ту планету,
Без которой счастья нету,
Злая ведьма унесла,
В ларь волшебный заперла.
На спасенье же им дан
Лишь один пастух Степан.
Тут Степана упросили,
В путь-дорогу снарядили,
А дорога далека.
Отдохнём и мы пока.
Как в пути он находился,
На Луне как очутился,
Как на Землю был послом,
Расскажу я вам потом.

* * *
Пробежали день и два.
Лишь вечерняя заря
Златом небо озаряет,
Наш Степан с коня слезает,
В рощу тёмную идет,
В руки дудочку берет.
И, усевшись на пенек
Под бузиновый кусток,
Он зальется, заиграет –
Люд лесной повылезает:
Леший с ели, из воды –
водяной. Туды – сюды.
Где ни сунься, ткнешься в морду.
Вот народу так народу!
Столь не видывал ни в жизнь.
Ну так вот. Степан, кажись,
Иль нарочно, иль случайно,

 

 

 

 

Хоть ему-то и похвально,
Тронул гриб своей ногой.
Вдруг (но что же это, братцы?)
Стёпе начало казаться,
Что ноги евонной нет,
Что простыл ее и след.
Так и этак нагибался,
Но лишь отнял, показался
То сапог, а то и вся
Преждне Степина нога.
Но Степан не испугался,
Хоть и сильно изумлялся
(Любопытство не порок).
«Что за диво? И грибок
Отличить от прочих трудно.
Чудно, право, очень чудно».
Хочешь гриб с земли сорвать,
А на диво хвать-похвать –
Нет как нет руки Степана.
И без боли, как и ранье,
Отнялась нога. Хотя
Гриб и крепко, но, пыхтя,
От земли он отдирает
И теперь что понимает,
Объяснить чем это чудо.
Для него совсем не худо
Невидим грибок иметь.
Стоит только захотеть,
И от Степиной фигуры
Не останется и шкуры.
Гриб он в шапку положил,
Подтянул коню гужи,
Вправо, влево помолился
И в дорогу-путь пустился.

II

Солнце много раз всходило,
Лес и горы золотило.
А Степан всё держит путь.
Вот однажды отдохнуть
Вздумал он. С осла слезает
Хлеба ломоть вынимает
И за обе ест щеки,
Взяв краюху в две руки.
Чу! Он слышит, будто вдруг
Тихо-тихо хрустнул сук.
Посмотреть туда хотел,
Ну и вздумать не успел,
Как его связали сзади
Баловства ли, шутки ради
Или Стёпины враги.
Что за леший? На ноге
Ничего, кажися, нету,
А не двинуть ей. На эту
Шутку дьявольскую он
Прежде знал особ закон:
Через плечо три раза плюнул,
Повернулся влево, дунул.
Хочет ногу он поднять,
Но не тут-то было. Глядь,
Из-под корня вылезает,
Бородой большой мотает,
С головой, как самовар,
Изо рта клубится пар,
На затылке плешь сияет,
Светом землю озаряет.
Стёпа сперва удивлялся,
А затем перепугался.
Зубы начали стучать.
Но на грех – ни дать ни взять –
Пальцем даже не подвинуть,
Глаз от гада не откинуть.
И не двигаясь сидит,


       
  Точно сидя дремлет-спит,
Бедный Степа. Но вот вдруг
Всё на месте: тот же сук
Тот же камень,
Тот же пень,
Под кустом всё та же тень,
Птицы резвые поют,
Аромат цветочки льют.
Но Степана нет и нет,
У него простыл и след.
Где же он, куда удрал?
Ниоткуда не слыхал.

* * *

Много времени аль нет,
Год ли, два ли, много ль лет
Пробежало с той поры,
Я не знаю. У горы
Поселяне раз собрались.
Покричали, поругались.
(А ругались каждый день
Все кому только не лень.)
Прежде жили мирно, дружно.
Объяснений же не нужно.
Что причиною тому,
Неизвестно никому.
Старец в тайне всё хранит,
Запершись, один сидит.
Всё колдует, да гадает,
да Степану помогает
Путь-дорогу пробивать,
Чтобы легче отыскать
Ту звезду, без коей свету,
Ни тепла, ни счастья нету.
III

Отдохнули, и за дело.
Время много пролетело.
Отдыхать-то нам легко,
А Степан уж далеко.
Солнце реже уж вставало,
Плоше землю нагревало.
Лес дремучий зашумел –
Ветер лесом пролетел.
За горами, за долами
Ларь на дереве висит,
Ведьма около сидит.
Это присказка, друзья.
Слушай, сказку начал я.

* * *

Что с ним было раньше, знаем.
Миг – и, вихрем поднимаем,
Над землей Степан летит,
Ясным соколом парит
Выше синих темных туч,
Где гуляет резвый луч.
Чуть пониже ясных звёзд
За кометы яркий хвост
Ухитрился уцепиться,
Диву дивному дивится:
«Вот так чудо из чудес!
Эй ты, чай, дремучий лес,
Чай, вы птицы-облака,
Чай, ты резвая река?»
Глядь-поглядь: под ним деревня,
Колокольня-церковь древня
Во деревне той стоит.
На него народ глядит...

     
  За рекой, у горы
Водяная мельница,
Над рекой комары
Облаками стелются.
Синеватою волной
Речка балагурит.
Голубой пеленой
Вечерами курит.
От утра до самых звёзд
Колесо ворочает.

Тихо жалуется мост:
«Отдохнуть бы – мочи нет».
Эх, до отдыха ли друг,
В этакую пору?
Чай, на мельнице вокруг
Озеро народу.
За устоями у свай
Пенистые хлопья,
Словно белый каравай
С зёрнами укропья.

 

     

 

  * * *

На реке – рыбаки,
У реки – огонёк.
У того огонька
Паренёк.
Пареньку – то ли дело – тепло у костра.
Скоро вечер – туман и сырость.
Ходит, бродит по тёмному лесу страх.
На реке челноки,
Над рекою туман
Белым зверем прилёг,
Задремал.
Задремал, а не спит – сторожит тишину,
Плотно ухом к земле прильнул.
Только лес на крутом берегу заснул.
Догорает костёр.
Разговор рыбаков
Отголоски простёр
Далеко.
Тишина и покой над рекой голубой,
Месяц в воду зарылся где-то.
Догорает костёр, говоря сам с собой
Про недавно минувшее лето.
Июль, 1926 г.
 
    Тетрадь № 2, стр. 19-20

 

Вечер холоден и синь.
По седой росе
Хорошо, шурша, косить
На заре косе.

Эх, звени, коси, коса,
Звонче, веселей!
Чтобы песни разбросать
За овсом, в селе.

Чтобы песни те слыхал
Не один пустырь,
Пой послушнее в руках,
Огибай кусты.

 

То ли осень шелестит,
То ли ходит лето?
Знать, нигде мне не найти
Нужного ответа.

Пойтесь, песни, в синеве,
Лейтесь, песни, в холод!
Как сегодня светит свет!
Не видал такого.

Вечер холоден и синь.
По седой росе
Хорошо, шурша, косить
На заре косе.
Июнь, 1926 г.

     
    Тетрадь № 1, стр. 105 – 106
  Поле ширится весельем.
Под санями снег скрипит,
Вправо, влево каруселью
В обе стороны кружит.
Вехи, словно девки красны,
Отдают поклоны мне.
Жаль, что ленточкой атласной
Не украсились оне.
Глянь: лесок, в леске осинки,
На сучках сосулек лед,
В бусы – искристые льдинки
Облачился хоровод.
Лижет солнышко избушки,
Белизною крыш смеясь.
Заливная на горушке
Собачонка залилась.
Стены домиков соломой
Опоясались вокруг…
Перед праздничной истомой
Потянуло в сердце вдруг.
Ой, родная деревенька,
День и ночь смотреть я рад,
Как на праздник помаленьку
В новый рядится наряд.
Мчатся сани, отзываясь,
Миллиардами цикад.
С каждой вехой, расставаясь,
Побеседовать я рад.
Снова поле чертит белью.
Искрозвёздный снег летит,
Вправо, влево каруселью
В обе стороны крутит.
Зима, 1926 г.

Тетрадь № 2, стр. 58
 
Тетрадь № 2, стр. 93

 

* * *
У дороги дальней
Много перевивов.
Низко на дорогу
Наклонилась ива…
Знать, и ива тоже
Долей недовольна.
И на сердце ивы
Тяжело и больно.
Зима 1927. Январь.

 

* * *
Ива, моя ивушка,
Ива кучерявая,
Что стоишь задумавшись
Над травой-муравою?
Что стоишь задумавшись?
Что глядишь невесело?
Голову зеленую
На колени свесила.
1927 г.

Посвящается В. Сухаревой.

Тетрадь № 1, стр. 105 – 106

 


* * *
Ветер спутал густо
Сучья тополям.
Почему мне грустно,
Милая моя?
Рыжехвостой прытью
Звёздный перекоп
Нашептал мне быти
Тихо – на ушко.
Ворочу, что прожил.
Полюби меня.
Грусть тогда заброшу
В розовый бурьян.
Заплетут бурьяны
В голубой мути,
Грусти чтобы пьяной
Выход не найти.
Я же снова, может,
В аржаную мять,
В травяной рогоже
Полюблю свистать.
Ветер спутал густо
Сучья тополям.
Почему ж мне грустно,
Милая моя?
1926

     
Тетрадь № 2, стр. 102 – 103
Песня


Идет, дудит дулейку,
Звенит из края в край
В зеленой душегрейке
Голубоватый май.
Шагает шагом пьяным,
Курчавый и шальной,
Проходит по полянам
Зелёною волной.
Журчит ручьями в горах,
Шумит в лесах листвой,

Шальной проходит в город,
Гремя по мостовой.
А вслед трезвоном гулким
О звонкую панель
Звенит по переулкам
Зеленая капель.
И даже там, у Пресни,
У самой у реки
Поют шальную песню
Фабричные гудки.
И там, где грохот кузниц,
Гремит края о край,
Идет в зелёной блузе
Голубоглазый май.
Ленинград. 4/4.1928

 

 


.

Тетрадь № 2, стр. 55 – 57

 

  Дымится на озере
рябь –
Туманный идёт
сентябрь.
И скоро седая
пурга
На степи навьюжит
снега.
И низко под ветреный
стон
Озябший наклонится
клён.
Под дикие посвисты
вьюг
Припомнит он юность
свою.
Когда-то в июнь
голубой
Курчавой качал
головой,
Лихватский отплясывал
пляс
И вот отшумел,
угас.
И ночью под звон
звёзд
И плачет, и нету
слёз...
Заря на закат
уплыла,
Часовни кривят
купола.
И низко на запад
клён
Прощальный кладёт
поклон.
Осень, 1926 г
  От клёна упала
тень.
По склону сухой
плетень.
Заря на закат
уплыла,
Часовни кривят
купола,
И низко на запад
клён
Прощальный кладёт
поклон.
Туманом дымит
пустырь.
По склону ольха,
кусты.
В кустах пересвист
дупеля,
А дальше поля
да поля.
Да изредка дали
глубин
Краснеют кустами
рябин.
     
Тетрадь № 2, стр. 1 – 3    

 

* * *
Пой, играй, гармонька, на прощание,
О тебе я долго не писал.
Почему-то тише и печальнее
Залились сегодня голоса.
Почему-то вспомнился курчавый
Озорной и вдумчивый урус.
И сильнее сердце застучало,
Разбудив непрошеную грусть.
Медный месяц в облачной поляне
Щурит щели добродушных глаз
Потому, что жил в России парень,
Жил курчавый, да теперь угас.
У забора белые берёзки,
Что стоят на нашем берегу,
О весёлом, озорном подростке
Листвяную память берегут.
Вот о парне русском синеглазом
И грустят сегодня голоса,
Потому что по пивным по разным
Жизнь свою кой-как он разбросал.

1926 г.
 
* * *
За рябиной красной
Да за вербой белой
Замерли, угасли
Русские напевы.
Затерялись, смолкли,
Отзвенели в поле.
Не услышим больше
О крестьянском горе.
1926 г.
  * * *
Отзвенела на поле
За плетнём околицей
С песнями ядрёными
Русская гармонь.
За жердями заплави
Месяц-комсомолец
Кудрями зелёными
Залохматил лён.
1926 г.
 
   
Тетрадь № 2, стр. 5 – 6  
 

* * *
Почему же слёзно плачут крыши?
С горя ль, с радости, не знаю я.
От кого-то стороною слышал
Здесь худую славу про меня.
Ну и что ж? Пусть говорят, что знают.
Для тебя я буду век хорош,
Если только ты, моя родная,
Ты меня как следует поймёшь.
Пусть поплачут крыши в солнцепёке,
Погрустит пусть ивовый забор…
Говорят, что в городе далёком
Будто стал заносчив я и горд.
Милая, поверь – я не был гордым,
Просто-напросто я не люблю людей,
Потому что русские болота
Мне для сердца ближе и милей.
Я давно б из города уехал –
Город шумный не по сердцу мне,
Да пока что затерялись вехи,
Вехи к милой избовой стране.
Солнце бросилось овсяной горстью,
Распушился розовый репей,
Бородятся старые колосья
За кустами у кривых плетней.
Весна, 1926 г.

 

     
Тетрадь № 2, стр. 74    

 
Тетрадь № 2, стр. 43 – 47
Футуризм везде и здесь


Я –
Дмитрий Шишков
просто.
Другие – как да что?!
А
я
возьму да и напишу
о злободневном вопросе:
«Футуризм
везде
и здесь».
Микролитрическим винтом не пиликая,
махну, в общем,
везде.
Первое –
о се-бе.
Я –
Ходячая машина.
Под оболочкой кожи-ризы –
мускулы,
кости,
а внутрь
впиликан
Утончённый механизм футуризма.
Кто потягается?
Упрости!
Мысли в шаре.
Ниже –
п
р
и
з
м
а.
Я –
кубо-футурист
и в него ушедший.

Меня иногда деликатно:
«Сумасшедший».
Обо мне
всё.
Дальше о футуризме,
как можно короче:
что, как появился, и прочее.
У нас в школе впервые
этим вам
интересен.
В умах у многих выел
старого
плесень.
Через него к новому миру –
впе-
рёд!
Сшибай ротозеям шапки!
Нас, футуристов,
тот не поймёт,
кто
к новому
шаткий.
Futurum – будущее время –
Футуризм – исканье его.
Футуристы!
За мной!!
напролом!!!
От нас экспресс скорый,
мчась, не умчит в ширь.
Дорогу по шпалам вспорем.
Наши
расширим
марши мы!
Нам не страшны в вихре
боги
и синагогика.
Наш бог –
М-а-я-к-о-в-с-к-и-й!
Взвихри
тысячи логик!

 

     
 

Как вести
в мир
с антенн
«Коминтерна»
мчимы,
шагов двести тихо,
затем
впе-
рёд
мчим
мы.
Путь наш извилист
ухабами сот рвов.
Гладью, дорога, вздыбись
ширью полярных мхов!
Дорога выгнула пузо
сталью сот рельс.
Здесь путь не узок –
врежем в последний рейс.
1926 г.

 

  (Стихотворение написано на отдельном листе формата А-3, сложенном вдвое. Бумага серая нелинованная. Можно предположить, что подготовлено оно для какого-то издания – сбоку надпись карандашом, явно не рукой Дмитрия: «В 2-х экземп.» – Е.С.)
У боярина угодий,
Что воды в половодье.
От конца до конца –
Загоняешь жеребца.
 

 

Усадьба

 

Эх, Россия-матушка! Глушь, грязь.
Далеко раскинулась, широко разлеглась.
За сугробом сугроб – снег.
Затерялся в снегу человек.
Эх-ма!
Глушь, тьма.
В сугробинах терема.
У каждого зверя свои дороги, свои берлоги, свои дома.
Глушь…
Тьма…

* * *
У боярина бородища – во!
Боярин не боится никого.
Боярин в усадьбе царь и бог.
С крыльца – порог.
С порога дверь
Смоляная рудая,
Не сломит ни один зверь.
В кладовке добро грудою.
За семью засовами, в сундуках.
В чердаке хотятся упыри с совами
И страх.

* * *
Вечером девки поют за прялками,
Сыты, румяны.
Косы тугие. Ходят с перевалкою
В лентах багряных.
Барские девки мягки да сладки.
  Барские девки – ягода-малина.
Топают по полу босые пятки –
На ночь в хоромы в чисту половину.
Зимние ночи длинные-длинные.
В зимние ночи снов не наямишься.
Девушки песни поют за лучиною,
В песнях – любимые, да за морями все:
«Как по морю, морю синему
Утка белая плывёт,
Утка белая плывёт,
Синя селезня зовёт.
Как по полю, полю чистому
Красна девица идёт,
Красна девица идёт,
Добра молодца зовёт...»
В окнах узор – паутина с петельцами.
Выткал мороз серебряные кружева.
А за окном голубая метелица
В белых сугробах дороги завьюжила.

* * *
Кружит ветер, в окна снегом шелестит.
Заметает все дороги и пути.
Только некуда боярину идти:
Всё у боярина дома –
В погребе да в хоромах.
Тут тебе бочки,
В бочках грибочки –
Грузди да рыжики,
Пряники-коврижки,
Житные кокорки,
Гуси, тетёрки –
Жарены, парены
Барину-боярину.
Барская жизнь – забава за забавою:
Вина да девки – потеха телу.
Ходит боярыня пава павою,
Лупит по щекам дворовых девок.
У боярыни волосы русы.
На груди самоцветные бусы.
Щёки – маки ясные,
Сапожки атласные.
Ступит шажок –
Скрипнет сапожок.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  Топнет ногой –
Скрипнет другой.
* * *
У боярина любимая забава –
На медведя косолапого облава.
На лихом на коне по метели
Мчатся так, чтобы хлопья летели.
То не ветер по лесам –
То боярин едет сам.
Сам боярин на коне –
На коне, на скакуне.
У боярина бородища – во!
В бородище снег-серебро.
Боярин не боится никого.
Эй, людишки мелкие, сброд!
Сторонись – боярин идёт.
Вороти! Сокол ясный едет.
На охоту д на медведя.
У боярина – конь-огонь,
С копыт, словно искры, снег.
Эгей, прохожий человек!
Вороти в сугроб!
С холма сбегает тропка…
По тропке конь торопкий
Копытит мёрзлый снег.
И вслед с поклоном робким
Сворачивает с тропки
Прохожий человек.
19/ХI 27

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
Тетрадь № 2, стр. 53 – 54



Изморось да ветер,
По дорогам слякоть…
Жить на этом свете –
Тосковать да плакать.
По ухабам вьётся
Дней тропа немая.
Видно, жить придётся,
Жить не понимая.
А когда рыдает
Вьюжная гитара,

Лучше нет – послушать
Песню самовара.
Эх, рыдайте, струны,
Хохочи, гитара!
Нешто вспомнить юность,
Что умчалась даром?
Всё умчалось мимо:
Радость и веселье –
На такой чертовски
Быстрой карусели.
Осень 1926 г.

 

 

 
Тетрадь № 1, стр. 117 – 130
«Синяя блуза»
(отрывок).
  Марш: Мы идем в страну бурьянов –
расступись, сухой репей!
Скоро милые поляны
Аржаных родных полей.
Сквозь бурьяны и репеи
К родным скворешням русских изб
Мы несем свои идеи.
Даешь! За нами становись!
Эй, ребята, каждый должен
Помнить ленинский завет!
Деревенской молодежи от учащихся привет!
  Мы крестьянину поможем
Сбить поповскую парчу,
Этим памятник заложим
Дорогому Ильичу.
Пролог
Сейчас на сцене этой,
Знакомой и нам, и вам,
Не живая будет газета,
А живой прочтем журнал.
Как мы знаем и знают другие,
В союзе крестьянских стран,
В нашей Советской России
Девяносто процентов крестьян.
Внимание! Минуло два месяца,
Как известно и, возможно, вам,
Наш Сергей Есенин повесился,
Замела его жизни пурга.
Это лучший поэт-крестьянин
Запомнить должны все:
Есенина в жизни не стало,
Есенина нет здесь.
Но пусть и крестьянин знает,
Пусть знают его везде.
От имени автора предлагаем
Вставаньем почтить его смерть.
(На мотив «Качелей»)
Все:
В русских избушках-скворешнях
Мы наше место нашли.
Здесь мы в почёте, конечно,
В нас здесь не чают души.
В нашей крестьянской России,
В нашей овсяной стране
Очень нас всех полюбили –
Лучшего нету во сне.
Танцулька
(На мотив «Китаянка»)
Я, конечно, бесполезна.
Мне до пользы далеко.
Между прочим, повсеместно
Ужилась совсем легко.
Танцевать кто не умеет,
Не годится никуда,
Ну, учитесь поскорее,
дорогие господа.
Что же трудного в танцульках?
Знай, ногами шебурши.
Здесь от Ваньки до Акульки
Все не чают в них души.
Но не только здесь бываю –
Я и в городе живу.
Кто там был, наверно, знает,
Что и там я верный друг.
Здесь танцуют под гармошку,
Там танцуют под оркестр.
Подождите-ка немножко –
Мой увидите прогресс.
(На мотив «Смело, тов., в ногу!»)
Все:
В нашем крестьянском союзе,
В нашей крестьянской стране
Много попов толстопузых,
Сила в купце-кулаке.
Знайте, что вашей задачей –
Знание дать мужикам.
С техникой будут удачней
Сброшены путы пота.
С техникой наше хозяйство
Лучший найдет урожай.
Больше же знаний крестьянству,
Юный работник, давай.
(На мотив «Веселого кузнеца»)
Шеф-комиссия:
Я к вам пришла из города,
Культуру я несу.
Попа, купца – за бороды,
Танцульку за косу!
Пора вам взять познания,
Культуру взять пора.
Старо ржаное здание,
Избушечня стара.
Молодежь деревни, нужно
В комсомольцы поступать,
Чтобы весело и дружно
Нам заветы выполнять.
 
(На мотив «Есть на Волге утес»)
 

Крестьянин:
Ой, ты, Русь моя Русь,
Край овсяных полей,
Ты скучаешь в земельном задоре.
Чтоб понять твою грусть,
Надо вырасти в ней,
Надо выстрадать русское горе.
Край овсяных полей,
Колыбель бунтарей,
Много лет кандалами звенели.
Много пролито слёз,
Много барских плетей
Над спинами крестьянства свистели.
От цепей крепостных
И от барских плетей
Дали волю крестьянскому люду,
Но на спину крестьян
Налегли тяжелей
Поземельных и податей груды.
Под кулацкой ногой
Нам и век бы так жить,
Да из фабрик и русской деревни
Власть Советов пришла,
Растянула гужи
И сравняла помещика с чернью.
Крестьянка:
Я деревни родной россиянка.
Труд крестьянский мне весел и мил.
Поднялась на заре спозаранку,
Лишь туман на заре задышал.
Мне на поле привычна работа.
Накошу за двоих мужиков.
Трудно, скажут. Ну что за забота?
По привычке работать легко.
Утром в поле работать отрадно.
Любо землю овсом устилать.
Любо думать, что, дескать, Антанта
Может, будет зерно покупать.
А взамен у Антанты Россия
Для крестьянства накупит машин.
Колоситесь же, нивы ржаные!
Золотись же, овсяная ширь!
     
Тетрадь № 2, стр. 59 – 62  

 

Христианское стихотворение поэта Шишкова
Год 1926-й

  Тонет звон по долинам и рощам,
Сосны льют голубой елей.
Так и снится: часовни дощатые
Подымаются средь полей.
И от этих часовен дощатых,
От склонившихся ниц крестов
То и дело в зелёных рощах
Мне мерещится лик Христов.
В голубой затуманенной дали,
В сини неба и в полыме роз,
Так и мнится, с незримой
печалью
Нераспятый идёт Христос.
И, целуя следы Иисуса,
Шелкокудрый стелется лён.
До земли головою русой
У околицы клонится клён.
Даже я, непокорный малый,
С болью в сердце поник
головой,
И впервые лихой отравой
Показался июнь голубой.
Друг мой милый, хороший друг,
Как безумно растрачена жизнь!
Клён, и тот на осеннем ветру
Не без боли теряет лист.
Ну а я, здоровенный с виду,
Отшумел, как зелёный сад,
И, в душе затаив обиду,
Вечерами молюсь на закат.
И порой, как когда-то раньше,
В тихом звоне ольховых бус
По незримой зелёной чаще
Мирно шествует Иисус.
И незримо ему навстречу
В буйной россыпи алых роз
Догорающий летний вечер
Ставит свечи зелёных берёз.
Пусть же ставит да ставит больше,
Я на них за тебя помолюсь…
Эх, хороший мой друг, хороший,
Как обидно обманута Русь!
Рвутся дни голубой паутиной
О тернистый колючий куст.
Где-то там по незримой долине
Мирно шествует Иисус.
Только мне тяжело и обидно
Отцветать, как зелёный куст.
Что ж, коль там на полях
невиданных
Появился какой-то Иисус!
Пусть идет он незримой твердью
По увядшему тлену роз.
Только я не хочу поверить,
Что на землю сошёл Христос.
И невольно со злобой вместе
Рвется зык с непокорных уст.
Я не верю, не верю в сошествие,
Иисус!
Монастырь Николы Столба
     
Тетрадь № 1, стр. 64