«В Вышнем Волочке Радищев любуется шлюзами…»
А теперь обратимся к другой рукописи Александра Сергеевича, тоже не состоявшейся. Почему? То ли ввиду очевидной вторичности сюжета, то ли отвратившей поэта отсутствием романтики, без которой Пушкину было скучно писать. Для публицистической же статьи «Путешествие из Москвы в Петербург» явно великовато.
Вторичность произведения подчеркивает название. Герой «Путешествия из Петербурга в Москву» ехал по той же дороге, хотя и в обратную сторону, и мысли возникали схожие. Правда, Александр Сергеевич редко подчиняется мнению своего тезки-предшественника, больше оспаривает, возражает, но, видно, скучно было ему доводить до конца досужие дорожные мысли, и он переписал набело куцые записи, остановив их на вышневолоцких «Шлюзах». Так названа последняя глава «Путешествия из Москвы в Петербург».
Впрочем, пройдемся мы по сей рукописи в поисках созвучных нашим местам мотивов. Авось и откроем для себя что-то любопытное.
Главным поводырем для Александра Сергеевича, а значит и для нас, станет книга А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», где автор поставил задачу обратить взор на жизнь вокруг без прекраснодушия и узрел, что «бедствия человека происходят от человека же».
Наш великий поэт не морщил лоб от высокоумных мыслей по поводу поездки. Книгу Радищева получил случайно – «на дорожку», зайдя к приятелю, библиотекой которого постоянно пользовался, спросить почитать что-нибудь скучное, но любопытное. Объясняет это Александр Сергеевич так: «Книга скучная... читается расстановкой, с отдохновением – оставляет нам способность позабыться, мечтать... Книга скучная представляет более развлечения...»
Приятель попал в точку, вынув книгу, «случайно встречаемую на пыльной полке библиомана или в мешке брадатого разносчика», из-за собрания сочинений А. Сумарокова и М. Хераскова. Невозможно забыть скрип колес дилижанса, не оглядеться по сторонам, читая гневные рассуждения опального писателя конца XVIII века. Потом не раз поедут по следам Радищева путешественники уже в наши дни, «замечая радостные изменения», но А.С. Пушкин стал первым, подвергнувшим ревизии сердитые мысли своего предшественника.
Наш город стоит меж двух столиц, так что два Александра его не миновали.
Герой Александра Сергеевича, а что это был чуть-чуть выдуманный образ, как, впрочем, и у А.Н. Радищева, говорит уже первая фраза о том, что «я вздумал съездить в Петербург, где не бывал более пятнадцати лет». Рукопись начата в 1833 году, и поэтому, открутив назад пятнадцать лет, мы насчитаем шесть поездок только из Москвы в Петербург, а тут «не бывал более пятнадцати лет».
Но, конечно же, сам Александр Сергеевич испил горькую чашу дорожных мытарств. Однажды за шесть суток езды в дешевой коляске с одним слугою он проклял и коляску, которая «требовала поминутной починки», и «притеснявших кузнецов», а уж рытвины и местами деревянная мостовая поэта так измучили, что в Петербург он приехал полумертвым. «Мои приятели смеялись над моей изнеженностью, – иронизирует Пушкин над собой, – но я не имею и притязаний на фельдъегерское геройство и, по зимнему пути возвратясь в Москву, с той поры уже никуда не выезжал».
Герой «Путешествия... » записывается на поездку «в конторе поспешных дилижансов (которые показались мне спокойнее прежних почтовых карет)». Вот что пишет об этом виде транспорта В.Ф. Кашкова в своей книге «Пушкинский путеводитель»: «С 1827 года открылось постоянное движение почт-дилижансов по Московско-Петербургскому шоссе, которые ежедневно отправлялись от главных почтамтов по четкому расписанию. Существовала предварительная запись на место в экипаже.
Дилижанс представлял собой закрытую многоместную карету (от 4 до 12 мест) с сиденьями внутри нее и на откидных скамейках позади возниц. Багаж крепился на крыше кареты и на откидных багажных полках сзади.
Дилижанс в пути сопровождал вагенмайстер, их смена происходила в Новгороде, Вышнем Волочке и Твери. Поэтому здесь были более длительные остановки». Таким образом, в Вышнем Волочке Александр Сергеевич останавливался часа на полтора-два и, конечно, прохаживался вдоль наших каналов.
Пока не найдены документы о точном местоположении почтового двора в Вышнем Волочке. Предположительно, он был на островной части города, скорее всего, возле здания путевого дворца на улице Подбельского, там, где и ныне базируются почтовые автомобили.
Итак, А.С. Пушкин, или его герой, покатил «по гладкому шоссе, в спокойном экипаже» и не преминул сделать реверанс в адрес дома Романовых, которые «всегда впереди на поприще образованности и просвещения». Народ же, по словам поэта, следует за правительством «всегда лениво, а иногда и неохотно».
В черновой редакции «Путешествия...» поэт развивает мысль дальше и делает вывод, что будь такое же положение в западных странах «...бурбоны не были бы выгнаны вилами и каменьями и английские аристократы не принуждены были бы уступить радикалам». Он не предвидел, что через сто с лишним лет как раз необразованность и непросвещенность народа станет причиной гибели дома Романовых.
Обратим внимание на саму дорогу. У Радищева в главе «Тосно» дорога наилучшая только для тех, кто едет вслед за государем и «...на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою».
Александр Сергеевич не упоминает о российской дорожной показухе, хотя она с той поры живет и здравствует, выгоняя на улицы «срочных уборщиков» и даже подкладывая временный асфальт под колеса высокопоставленных гостей. Но зато стрел его пера удостоились губернаторы, повелевающие сдирать дерн и насыпать землю, которая при первом дождике обращается в слякоть. «Летом, – пишет поэт, – дороги прекрасны; но весной и осенью путешественники принуждены ездить по пашням и полям, потому что экипажи вязнут и тонут на большой дороге». Знакомая картина нынешних проселочных дорог, а в XIX веке тракта Москва – Санкт-Петербург, проходившего через Вышний Волочек.
«Поспешный дилижанс» катит и катит по дороге, а Александр Сергеевич усмехается, вчитываясь в сердитые строки Радищева, над излишней драматизацией обстановки в России. К примеру, он защищает от критики положение крестьян и связывает их благополучие... с благополучием помещиков.
Он обращает внимание на описание избы в главе «Пешки», упоминает рисунки, «присовокупленные» к «Путешествию в Московию» Майерберга. Он помнил изображения в этом альбоме Валдая, Яжелбиц, Вышнего Волочка, Твери и других населенных пунктов, сделанных в 1662 году спутником Мейерберга, и находит сходство в постройках: «...Изба, мельница, забор – даже эта елка, это печальное тавро северной природы – ничто, кажется, не изменилось». Это у Радищева!
А Александр Сергеевич отмечал улучшения в постройках «по крайней мере, на больших дорогах: труба в каждой избе; стекла заменили натянутый пузырь; вообще более чистоты, удобства...». Наверняка строки эти относятся и к избам нашего Вышнего Волочка, тоже стоявшего «на большой дороге».
– Ваше путешествие затянулось, – справедливо скажет придирчивый читатель, – когда же доедете с Александром Сергеевичем до Вышнего Волочка?
– Да вот теперь уже!
Как мы уже говорили, глава о Вышнем Волочке стала заключительной в неоконченном «Путешествии...», и появилась она только в беловом варианте.
Названа она «Шлюзы», что очень условно, ибо о них, о водной системе только упоминается в цитате из радищевского «Путешествия...», где Александр Николаевич любуется шлюзами – благословляет память того, кто сделал реку рукотворною. С наслаждением смотрит на канал, наполненный барками, да делает вывод, что мощный побудитель человеческих деяний – корыстолюбие.
Далее Александр Сергеевич принимает обычные мрачные мысли предшественника и дополняет своими.
Две истории сошлись в одной главе, похожие друг на друга, как две капли воды. Однако – из радищевского «Путешествия…» кончается вполне благополучно. Помещик, немилосердно притеснявший крестьян, заставлявший их работать на себя всечасно, отобравший пашню и покосы, отнявший способы содержать коров, лошадей и овец, славился как знаменитый земледелец, получавший урожай сам-десять, когда у других значительно хуже. В конце главы Радищев обрушился с таким гневом на «богатство кровопийца», что иначе как призывом к бунту не назовешь: «Сокрушите орудия его земледелия; сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепел по нивам...»
Пушкин до этого не доходит – то ли по цензурным соображениям, то ли по этическим? Это же призыв к свержению власти, что не позволяется и до сих пор.
История о молодом помещике, пришедшая на память А.С. Пушкину в связи с историей Радищева в главе «Вышний Волочек», трагична. Знакомый помещик стал тираном по системе и убеждению, решив воспитать избалованных и беспечных крестьян. Приучить к нужде, терпению и труду, а потом постепенно их обогатить, возвратить отобранную собственность и даровать права. Да вот незадача, сетует Пушкин: «Судьба не позволила ему исполнить его предначертания. Он был убит своими крестьянами во время пожара».
Это последние слова рукописи «Путешествия из Москвы в Петербург», помеченной 1834 годом. Почему поэт остыл к замыслу, почему не сделал никаких записей после Вышнего Волочка, никто не скажет. Можно только предположить, что Александру Сергеевичу не хватило аргументов во всём перечить Радищеву. А что он перечислил, ясно видно. У Александра Николаевича главы – это название населенных пунктов: «Чудово», «Валдай», «Вышний Волочек», «Тверь»... И Александр Сергеевич в черновой редакции следует по стопам, называя главы именами населенных пунктов со стороны Москвы: «Черная грязь», «Подсолнечная», «Городня» и так далее до названия последней главы «Москва». В белой редакции поэт пересматривает порядок изложения и ставит главу «Москва» сразу вслед за первой «Шоссе», а потом резко меняет стиль, ставя в заглавие темы рассуждений: «Ломоносов», «Браки», «Русская изба», «Рекрутство», «О цензуре» и так далее.
На каждый выпад против тирании «бунтовщика хуже Пугачева» Александр Сергеевич находит что возразить. К примеру, в главе «Торжок» у Александра Николаевича следуют рассуждения об узде цензуры на свободе изъявления мыслей. На что Пушкин резонно возражает: «...любопытно видеть о сем предмете рассуждение человека, вполне разрешившего себе свободу, напечатав... книгу, в которой дерзость мыслей и выражений выходит изо всех пределов».
Пушкин защищает свободу, крепостных крестьян, восхваляет их смелость, смышленость, проворство и ловкость, отбивает атаки Радищева на Ломоносова и так далее. Но временами ему ничего не остается сказать как при воспроизведении Радищевым сцен продажи людей в главе «Медное»: «...на сей раз соглашусь поневоле». Вот это «соглашусь поневоле» могло и стать определяющим выражением при сопоставлении впечатлений на отрезке дороги от Вышнего Волочка до Санкт-Петербурга, и Александр Сергеевич остановил перо, оставив нас в недоумении и размышлениях о прихотях творчества. |
